Как писатель Свифт был прежде всего политический памфлетист. Поэтому для понимания его произведений необходимо понимание его политической позиции.

Англии его времени господствующие классы имели две политические партии — вигов и тори. Виги, проведшие «революцию» 1688 г., в наиболее полной степени выражали идею того компромисса между всеми эксплуататорами, при котором правительственная власть принадлежала аристократии, но с тем, чтобы эта власть осуществлялась без малейшего ущерба для интересов буржуазии. Тори были партией недовольных. Социальный состав партии в основном мало отличался от вигов. Вожди тори были людьми той же аристократии, стремившимися завладеть в высшей степени доходным правительственным пирогом. Но у тори был и некоторый принципиальный костяк. Поскольку тори были врагами людей, проведших «славную революцию», к ним тяготели все те элементы господствующих классов, которые были почему-либо недовольны сложившимся порядком. В частности, к тори тяготели провинциальный помещик и основная масса духовенства. Последнее по своей экономической природе было самой экономически отсталой, самой феодальной прослойкой землевладельческого класса, поскольку его доходы в наибольшей степени еще носили характер определенной издавна, полуфеодальной ренты. Вообще говоря, ни провинциальный помещик, ни клерджиман (священник) не были врагами существующего социального строя. Первый энергически участвовал в главном процессе ограбления крестьянской земли, второй покрывал его своим моральным авторитетом. Но некоторую злобу к большим китам первоначального накопления — лордам и денежным людям — они все-таки питали; они любили фрондируя пользоваться полуфеодальными идеями и демагогически разоблачать крупных и мелких хищников новейшего типа. Это делало партию тори более благоприятным приютом и для тех, чья вражда к новым формам эксплуатации была глубже.

Свифт родился в 1667 году, через семь лет после контрреволюции, положившей конец режиму, вышедшему из революции 1640—1649 гг. Он достиг совершеннолетия в самый год второй английской революции, прозванной господствующими классами «славной революцией» и окончательно предопределившей для Англии торжество капитализма в самом чистом и беспримесном виде. Зрелая жизнь Свифта совпала, таким образом, с первым полустолетием (он умер в 1745 г.) существования первой большой капиталистической страны в мире1. «Славная революция» 1688 г. недаром была так окрещена: это была идеальная революция сточки зрения эксплуататорских классов. Произведенная сверху руководящими группами новой, уже совершенно нефеодальной аристократии при поддержке всей буржуазии и без того, чтобы массы успели прийти в движение, она не сопровождалась никакими потрясениями для священной частной собственности и не пошла ни шагу дальше, чем то было выгодно крупным собственникам. Она только устранила династию Стюартов, которая, несмотря на все уроки истории, упорно пыталась возродить абсолютизм и феодальное католичество и подчинить интересы английского капитала частным интересам двора и «идейным» интересам международной католической реакции, то есть на практике французскому королю. «Революция» устранила французское влияние при дворе и влияние отсталых феодальных помещиков Шотландии и Ирландии.

Свифт — одна из самых сложных, парадоксальных и противоречивых фигур мировой литературы. Любимый детский писатель и в том же любимом детьми произведении— создатель самой страшной, мрачной и горькой сатиры на всю «человеческую природу»; церковник, деятельность которого была в основном определена сословными интересами духовенства, и автор гениальных памфлетов величайшей антирелигиозной действенности; идейный вождь реакционной английской партии и первый возбудитель революционного движения в Ирландии; прямой учитель буржуазных идеологов XVIII в. и величайший, вне пролетарской литературы, ненавистник самого существа буржуазного человечества — с какой стороны ни подходить, натыкаешься на противоречия, казалось бы несовместимые.

Поэзия барокко была забыта надолго, хотя и не сразу. Драйден до конца дней своих говорил с уважением о Донне. Поуп подражал его сатирам, приглаживая их на классический манер, но иногда сам неожиданным образом приближаясь к интенсивно личной ноте основателя «метафизической» школы. Но позже, если и вспоминали «метафизиков», то только доктор Джонсон, чтобы их осудить. Романтики, которых могло притягивать к ним разнообразие их фантазии, не могли переварить их рассудочности и мало сделали для их возрождения. Это возрождение почти всецело дело XX в. Несомненно, что нынешний интерес к упадочникам XVII в. связан с декадентским характером современной буржуазной литературы. Но это только одна сторона дела и упрощать тут не следует. Если Донн сейчас в английских литературных кругах один из самых любимых поэтов прошлого и влияние его неизмеримо сильней, чем влияние Мильтона, Байрона или Шелли, он этим обязан не только перекличке между поэтом феодальной реакции XVII в. и реакционной буржуазной интеллигенцией XX в.

С началом Реставрации английское барокко быстро ликвидируется. Исторические условия, вызвавшие его, исчезают. Буржуазия, экономически усиленная за время диктатуры Кромвеля и вполне удовлетворенная признанием экономических завоеваний революции со стороны возвращенной монархии, перестает быть революционной. Дворянство, принужденное отказаться от феодальных тенденций, соглашается на свое превращение в «первых буржуа нации». Устанавливается новый компромисс между эксплуататорскими классами, в силу которого аристократии предоставляется монополия власти, при условии, что она пользуется этой властью в интересах буржуазии, верхушкой которой она фактически становится.

Явления, соответствующие «метафизической поэзии», имели место и в современной английской прозе. Проза в XVII в. означает не художественную прозу в современном смысле этого слова. Большая часть XVII в. представляет пустое место в истории английского романа. «Елизаветинский» роман сходит на нет при Якове I, а новый роман возникает только в 80-х годах в творчестве Афры Бен. Английские читатели (верней, читательницы) романов должны были довольствоваться пышной продукцией французского придворного романа. Но другие прозаические жанры должны, в исторической перспективе, быть отнесены к художественной литературе. Значение этой небеллетристической прозы огромное, даже ведущее, прежде всего в истории английского литературного языка, так как именно в ней в третьей четверти XVII в. произошел тот переворот, который привел к фиксации современного английского литературного языка.

Влияние Донна было господствующим в английской дворянской лирике в течение всего времени Карла I и революции, а недворянской лирики, кроме Мильтона, в эти годы почти не было. Единственным другим сильным влиянием было влияние Бена Джонсона, проводника «легкой» античной лирики, горацианской и анакреонтической. У придворных поэтов — «поэтов- кавалеров» — оба влияния соединяются. Почти единственный дворянский поэт, оставшийся совершенно вне школы Донна — и стиля барокко вообще,— Роберт Херрик, соединивший античную легкость и изящество Бена <Джонсона> с фольклорной струей, близкой фольклорному элементу в песнях Шекспира.

Старейшими и самыми верными учениками Донна были лорд Херберт из Чербери (1583—1648)1 и епископ Генри Кинг (1592—1669), в лучших своих вещах усвоившие самую интонацию Донна, особенно его цикла, к которому принадлежат «Экстаз» и «Прощание...». Но личная и страстная нота Донна у этих второстепенных поэтов сильно ослаблена, и донновская совершенная любовь получает у лорда Херберта гораздо более абстрактный, у епископа Кинга гораздо более умеренносемейный характер.

Лорд Херберт и Кинг — единственные поэты, усвоившие так или иначе эту центральную и наиболее личную тематику Донна. Остальные «метафизики» развивали два крайних звена его поэзии: одни — чувственную и светскую поэзию его самого раннего периода, другие — религиозную поэзию его последних лет.

Центральное место в литературе английского барокко занимает «школа Донна», или «метафизические поэты». Эту кличку «метафизические» менее всего следует ассоциировать с метафизическим мышлением, достигшим своей классической формы в том же XVII в. Наоборот, «метафизические поэты», как вся культура барокко, чужды и враждебны метафизическому рационализму Декарта и Гоббса. Слово «метафизический» применялось к поэзии уже в Италии. Тести говорил о concetti metafisici ed id e a li1 Данте и его современников2. Сами последователи Донна не называли себя этим именем. Оно стало прилагаться к ним классицистской критикой следующего периода, в частности Драйденом, в неизменно осудительном смысле. Историко-литературным термином выражение «метафизические поэты» сделал доктор Джонсон3, посвятивший им знаменитую характеристику, о которой речь будет несколько дальше. Смысл, который классицисты вкладывали в это название — согласно его греческой этимологии — можно определить как «трансъестественный », «стоящий вне рамок природы», «чуждый подражанию природе». «Он применяет метафизику,— пишет Драйден о Донне, — не только в сатирах, но и в любовных стихах, где одна природа должна царствовать. А Джонсон говорит, что («метафизические поэты») не подражали не только природе, но и вообще чему бы то ни было существующему, вращаясь в мире бесплотных концептов.<p>

Культуры английского Ренессанса была последняя четверть XVI в., время напряженной борьбы с Испанией. Испания, главный первоначальный захватчик колониальных богатств, была в то же время и вождем международной католической реакции. Англия, ничем не поживившаяся в первое столетие великих открытий, была в то же время (наряду с Нидерландами) страной, где буржуазная перестройка общества зашла дальше всего, и, в отличие от Нидерландов, страной, где была достигнута особенно большая степень национального единства и это единство было обеспечено сильным государственным аппаратом, пользовавшимся поддержкой широких и наиболее активных слоев имущих классов. Борьба с Испанией особенно способствовала укреплению национального единства и подъему национального чувства. Борьба эта долгое время (до самого времени «Непобедимой армады») носила чисто «партизанский», пиратский характер. Она велась по инициативе частных лиц и приносила огромные доходы частным лицам. Это был своеобразный «грабеж награбленного», награбленного старшими хищниками — испанцами. То, что англичане грабили преимущественно старших колониальных грабителей, а не непосредственно колониальные народы 1, «облагораживало» этот грабеж.<p>

Трагический гуманизм — гуманизм, не только обогащенный ужасом и состраданием к человеческому несчастью (чуждыми «высокому» Ренессансу), но осознавший в наиболее общей форме трагедию человека в собственническом обществе, безвыходное положение человека в мире, где «человек человеку волк». «Гамлет» и «Дон Кихот» в одинаковой мере трагедии невозможности достойного человеческого действия в волчьем мире частной собственности, где великий человек может быть только великим хищником. Шекспир, Сервантес и Рембрандт не только поднимаются неизмеримо выше всего, что может носить название барокко, они перед лицом той истории, которая, по слову Энгельса, начинается с победы социализма,— величайшее оправдание художественной деятельности вообще как высшей формы человеческого сознания, доступной темной классовой предыстории человечества < ... >